Цитаты из романа «Преступление и наказание»
– Всего легче! На таких-то пустейших вещах всего легче и сбиваются хитрые-то люди. Чем хитрей человек, тем он меньше подозревает, что его на простом собьют. Хитрейшего человека именно на простейшем надо сбивать. Порфирий совсем не так глуп, как ты думаешь…
Это был человек лет тридцати пяти, росту пониже среднего, полный и даже с брюшком, выбритый, без усов и без бакенбард, с плотно выстриженными волосами на большой круглой голове, как-то особенно выпукло закругленной на затылке.
Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна!
Но во всяком случае циником и грязною неряхой нельзя оставаться: он не имеет права оскорблять чувства других, тем более что те, другие, сами в нем нуждаются и сами зовут к себе.
Когда вокруг тебя одни и те же люди, то как—то само собой получается, что они входят в твою жизнь. А войдя в твою жизнь, они желают её изменить. А если ты не становишься таким, каким они хотят тебя видеть — обижаются. Каждый ведь совершенно точно знает, как надо жить на свете. Вот только собственную жизнь никто почему—то наладить не может.
Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано.
Тварь ли я дрожащая или право имею?
Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они больше всего боятся…
Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?
Все зависит, в какой обстановке и в какой среде человек. Все от среды, а сам человек есть ничто.
Чем хитрей человек, тем он меньше подозревает, что его на простом собьют. Хитрейшего человека именно на простейшем надо сбивать.
Нам вот представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность.
Подлец человек! И подлец тот, кто его за это подлецом называет!
Ведь что тут всего обиднее? Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому, что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются.
Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен.
С одной логикой нельзя через натуру перескочить! Логика предугадает три случая, а их миллион!
Ясно, что теперь надо было не тосковать, не страдать пассивно, одними рассуждениями о том, что вопросы неразрешимы, а непременно что-нибудь сделать, и сейчас же, и поскорее. Во что бы то ни стало надо решиться, хоть на что-нибудь, или…
Власть даётся только тому, кто посмеет наклониться и взять её. Тут одно только, одно: стоит только посметь!
Нет, мне жизнь однажды дается, и никогда ее больше не будет; я не хочу дожидаться «всеобщего счастья». Я и сам хочу жить, а то лучше уж и не жить.
Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре.
Я же рад встречать молодежь: по ней узнаешь, что нового. Ну-с, а моя мысль именно такова, что всего больше заметишь и узнаешь, наблюдая молодые поколения наши.
Я говорил, что он в своем роде только хорош! А прямо-то, во всех-то родах смотреть — так много ль людей хороших останется?
Никогда не ручайтесь в делах, бывших между мужем и женой или любовником и любовницей. Тут всегда есть один уголок, который всегда всему свету остается неизвестен и который известен только им двум.
Он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного ощущения. И что всего мучительнее — это было более ощущение, чем сознание, чем понятие; непосредственное ощущение, мучительнейшее ощущение из всех до сих пор жизнию пережитых им ощущений.
Рассказ его жадно слушали; но когда он думал, что уже кончил и удовлетворил своих слушательниц, то оказалось, что для них он как будто ещё и не начинал.
Я ведь на что злюсь-то, понимаешь ты это? На рутину их дряхлую, пошлейшую, закорузлую злюсь…
Для того и пью, что в питии сем сострадания и чувства ищу. Не веселья, а единой скорби ищу. Пью, ибо сугубо страдать хочу!
Он благополучно избегнул встречи с своею хозяйкой на лестнице. Каморка его приходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру.
Может быть, тут всего более имела влияние та особенная гордость бедных, вследствие которой, при некоторых общественных обрядах, обязательных в нашем быту для всех и каждого, многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только быть «не хуже других» и чтобы «не осудили» их как-нибудь другие.
Изо ста кроликов никогда не составится лошадь, изо ста подозрений никогда не составится доказательства…
Все в руках человека, и все-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости. это уж аксиома. Любопытно, чего люди больше боятся? Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся
Русские люди вообще широкие люди… широкие, как их земля…
Человек человеку на сем свете может делать одно только зло и, напротив, не имеет право сделать ни крошки добра, из—за пустых принятых формальностей. Это нелепо.
А ведь дети — образ Христов: «Сих есть царствие божие». Он велел их чтить и любить, они будущее человечество.
Любопытно, чего люди больше всего боятся? Нового шага, нового собственного слова они больше всего боятся…
